«Я люблю комфорт», — с этими словами он победно огляделся по сторонам. Я молча сидел в углу, прикрыв веки. Незнакомая компания в незнакомом месте. Чтоб не сказать грубость, я молчал. Компания была «не моя». Странные шутки, много дружелюбных людей, девушки, алкоголь. Короче — оптимизм лился рекой, все как я не люблю. Оказался я в ней случайно. Очень близкий мне товарищ пригласил меня на свой праздник, и я не мог отказать, не обидев его. Но зная меня, он посадил меня среди самых мрачных с его точки зрения гостей, а я все равно смотрел на кухню, где в одиночестве сидел и наслаждался кормом его пес. Огромный питбуль явно чувствовал мою зависть и периодически скалился клыками в мою сторону.

Мне тут недавно сказали, что социопат — это клиническая форма психопатии. Сказал это незнакомый мне дядя, с которым я сидел в одном ряду в перелете. Он сказал это когда на жизнерадостный вопрос после приветствия «Куда вы летите?» я молча одел наушники.

Компания мне не нравилась… И я уже потихоньку собирался уйти по-английски, когда все стали обсуждать путешествия. Отели. Пляжи. Архитектурные излишества. Рестораны в Париже. Клубы в Барселоне. «Я люблю комфорт» — сказал он — «чтоб завтрак в отеле приносили в номер, например». Он был в хорошей форме, этот любитель комфорта, с красивой девушкой. Он пил виски медленными скупыми глотками — и очень громко говорил. Его девушка послушно кивала чрезмерно накрашенным личиком и тянула, как ребёнок, через трубочку коктейль.

…ты будешь завтракать?» — Вопрос я слышу, но ответить пока не могу. Губы ссохлись между собой от недостатка воды, горло как наждачка, я с трудом собираю каплю слюны, сглатываю чувствуя едкий привкус — и только потом сипло говорю — «Да». На меня, сквозь щель в спальнике, смотрит помятое лицо моего товарища Руслана, на котором следами и вмятинами виден рельеф руки, на которой он спал. Холодно. Изморозь покрыла стены палатки, мы лежим в шапках, флисовых куртках. Сильный ветер трепал нас всю ночь и поспать нормально так и не удалось. Сегодня его очередь, поэтому он и спросил про завтрак. Я точно знаю, что он ждал что я откажусь — ведь чтобы приготовить завтрак нужно одеться, вылезти на ледник, накопать чистого снега, который потом долго растапливать на горелке, чтоб сварить кашу и чай. Он молча смотрит на меня: исключительно горское лицо его с хищным орлиным носом, глубокими складками, грубовато вылепленное — с него можно лепить любой кавказский образ. Поняв, что я не передумаю он также молча начинает одеваться. В двухместной палатке это длительная и сложная процедура, требующая немалой сноровки — оставшись один я смотрю в щель мембраны нашей палатки и вижу бескрайний, сверкающий снег и лед. Пасмурная погода придает ландшафту мрачные и тоскливые формы, словно Мордор из сказок Толкиена. Наваленные груды камней от селей и лавин, гигантская морена ледника кажутся бескрайними и мертвыми. Но я слышу шум подземных ручьев, крик ветра и скрежет серраков прилипших к скалам. Я слышу дыхание гор вокруг себя — и в этом унылом одиночестве я задремываю, пока Руслан не возвращается с котелком полным снега. Газ весело пляшет на горелке, мы медленно просыпаемся, и вот он уже весело зыркая на меня кричит: «Вставай! Завтрак в номер подан!»

Это воспоминание захватило меня и я прослушал вопрос девушки напротив меня. Она смотрит на меня, ожидая ответа, но я пропустил вопрос и не знаю, что сказать. Ее муж тоже смотрит на меня, и видимо у меня глуповатое выражение на лице — они переглядываются. «Саша?» — мой приятель зорко следит за моим поведением — «тебя спросили, где тебе нравится отдыхать!» Я киваю как болванчик и пытаюсь придумать ответ, за которым не последует дополнительный вопрос. Это значит мне нужно соврать. Я так долго придумываю ответ, что заинтригованы уже все, кто сидит за столом. «Любитель завтраков в постель» тоже внимает.
— Европа, — говорю я. — мне нравится Европа.
Ответ настолько неточен, что компания ждет продолжения. Тут мне «на помощь» приходит мой приятель.
— Он все врет! Он постоянно ездит, но любит он горы. — и кивает на меня, как на кота, который впервые пописал в унитаз.
— Ооо! Любишь чистый горный воздух?! — Любитель комфорта повсюду — хочешь дольше прожить?)
Все смеются. Всем весело. Горы — это так мило. Вино, грог.. Спа процедуры. Они думают я катаюсь на лыжах в Альпах, выпивая глинтвейн на террасе ресторана у подножья Маттерхорна и всасывая в себя «свежий, горный воздух».

….ветер сбил меня с ног. Порыв поднял с плато снег и я, не удержавшись, падаю на спину. В последний момент я успеваю воткнуть треккинговую палку между камнями, она на доли секунды задерживает мое падение, но тут же с треском ломается пополам. Не смотря на это я не упал. В реве урагана я смотрю на кусок палки в руках и в ярости отшвыриваю его в сторону. Теперь идти будет еще сложнее — я достаю короткий ледоруб и ступаю дальше по следам напарника. Не смотря на то, что я к нему привязан — я его не вижу, снег превращает все вокруг меня в «молоко» дальше чем на 2 метра. Я смотрю на вьющуюся под ногами веревку и чувствую легкое натяжение — знак того, что идти ближайшие 10 метров безопасно. Я дышу коротко и часто, когда иду, и длинными глубокими вдохами, когда стою. На высоте почти 5 километров кислорода совсем не так как все привыкли и каждый шаг и вдох даются мне с трудом. Иногда кажется, что воздух просто кончился — тело пытается забрать кислород отовсюду, идет огромная потеря жидкости, обезвоживание. Я очень хочу пить, но для этого нужно дернуть за веревку, подтянуть к себе напарника, снять рюкзак, перчатки, с риском обморозить пальцы — и попытаться достать термос. Это невозможно при таком ветре — и я сделав жадных вдох делаю следующий шаг. Спустившись, мое лицо и тело станет на год старше — этот год я отдам этой ночи и этим скалам.

….да. Хочу жить вечно — я выдавливаю из себя улыбку, — вечно!
Все смеются. Почему-то смешно прозвучало, или я смешной. Мне вот кажется я смешной. Людям часто со мной весело, мне кажется. Шум за столом возобновляется, звон вилок, чокание. Я снова начинаю готовить пути отхода, прицеливаясь на дверь в прихожую. Размышляю удобно ли уйти, не попрощавшись. Понимаю, что просто встать и уйти не получится — никто так не делал, а туалет в другой стороне квартиры. А встать и попрощаться, значит нарваться на многочисленные вопросы «почему так рано». Я точно помню, что любитель комфорта выходил курить и решаю дождаться, и выйти с ним, как будто я тоже курю. И свалить.

Все веселы и кажутся беззаботными, прикрывшись масками успеха и расточительства. Засунув свои тела в модные вещи — ежедневно строить из себя кого-то другого. Нарисованные брови, можно выстриженные щетины с четкими контурами, промазанные кремами женские лица сверкают как блин на солнце. Разговоры «за бизнес», кредиты и фуры. Мы все ровесники. Нам всем «за 30». И я не другой. Встав с утра, я одеваю маску — иногда даже сразу много масок. Счастье, радость, злость, уверенность — что угодно ситуации? В моем заплечном мешке множество личин.

Как актер японского театра Кабуки я весь день ношу эти лица и лишь ночью, словно уставший исполнитель своей роли, я снимаю их и, оставаясь наедине с самим собой — становлюсь тем, кто я есть. Унылым и скучным социопатом. Но сейчас на мне маска дружелюбия. Во всяком случае — мне так кажется…

— Еб..е , еб..е… — все время что мы едем, водитель материться. Причем делает это мерзко и грязно. Я уже давно включил музыку в наушниках и отключился от попыток связать его речь в какую-то внятную нить. Вокруг темнота, машина мчится по перевалам и ущельям. Внутри меня только одно чувство — предвкушение нескольких дней полного одиночества, пока не приедут мои напарники. 3 часа матерных причитаний и стонов изуродованной старостью девятки — и я слышу скрежет колес, когда такси скрывается за поворотом. Полнейшая тишина горного поселка в котором живет 500 человек.. Я должен позвонить, что приехал и меня встретят, проводят в дом, накормят.

Но я стою на обочине совершенно пустынной незнакомой дороги, у моих ног рюкзак и баул — прохладный горный ветер ласково касается моего лица. Я закрываю глаза и поднимаю голову, подставляя лицо бризу. В невысоких домах вокруг почти не горит свет, где-то мычит полусонная корова. А я все не могу заставить себя позвонить — я хочу стоять здесь ночь, день, и снова ночь… Быть собой. Неумелым, мрачным гопником.

…рядом курят кальян. Курящий делает это с таким лицом, словно он отбил этот кальян у султана Брунея. Развалившись жирными телесами на диванчике он покровительственно смотрит чуть пьяным взглядом по сторонам. Наткнувшись на мой озирающийся вид он кивает и спрашивает: «Ты чего такой грустный?». Я молча и натянуто улыбаюсь, но этого ему мало — он грузно встает и наливает мне в стакан порцию водки. Я вежливо отказываюсь, проклиная себя за то, что пришел. Он потно наклоняется ко мне, тыкает в меня бокалом.
— Я не пью, — глазами я пытаюсь найти приятеля, чтоб он избавил меня от своего назойливого гостя, но его нигде нет.
Толстяк грозно тыкает меня бокалом в грудь, уже с явным намерением заставить меня выпить. Шутки про то, что я в завязке сыплются со стороны, девушки звонко и пьяно смеются, рекомендуя толстяку влить в меня виски силой. Он высокий. Почти моего роста — он тянет бокал уже прямо к моему лицу….

…эти люди. Совсем иные. Совсем другие. Те, кто поднимал меня, когда я скатился с насыпи. Которые вливали мне горячий чай — свой последний чай — в посиневший от холода мой рот. Те, кто не видел меня раньше, те кто бросил все, и побежал ко мне, обратно, по снегу, увидев как я катился, почти без сознания. Я помню, как ласково поддерживали мою голову, чтоб я не подавился. Как мне не давали жадно глотать, чтоб я не обжегся. Те люди. Которые больше ни разу этого не вспомнили, и сидели рядом уже в тепле базового лагеря. Как я притихший слушал рассказы этих людей о завоёванных ими вершинах. Как, смеясь, они говорили просто о том, о чем я не смею даже мечтать. Как они видели во мне равного, хотя это не так. А потом самый известный из них встал, и пошел готовить ужин на газовой горелке — и обернувшись, спросил буду я чеснок в кашу или отдельно?

…толстяк ткнул мне гранью стакана в рот под общий нетрезвый хохот. Он приближает свое лицо к моему почти в упор. Я чувствую едкий запах водки из стакана. Мгновенная злость от того, как далек этот человек, от тех среди кого я бы хотел провести свое время, от того как далек этот потный, пьяный, неумный дурак от тех, кого я хотел бы видеть рядом., вырывается наружу, я отталкиваю руку со стаканом и коротко, без замаха бью его лбом в нос. Он опрокидывается на жопу, кровь льется на рубашку и пол, все на ногах. Его окружают гости застолья, коряво пытаясь поднять тушу на ноги, чтоб усадить на стул, на меня кричат женщины, и зачем-то хватают за руки — хотя уже все закончилось. Толстяк бормочет что-то невразумительное и угрожающее о том, что меня найдут. Я в каком-то странном оцепенении смотрю на все это, не слыша ничего вокруг. Приятель, пригласивший меня, устало смотрит на меня через весь стол. Я чуть заметно, извиняясь, развожу руками и выхожу в прихожую…

Я не молодею. Не старею. Мой возраст — в самый раз. Самое время для переосмысления своего настоящего. Жизнь соя больше не состоит из маски «успеха»… Ребенком я много мечтал — как и все дети. Быть рыцарем, героем, спасателем. И каждый следующий год — я отдаляюсь от своих детский мечтаний. Быть, а не казаться…быть. Одев туфли я выхожу на улицу, ни с кем не прощаясь.

…тьма абсолютна. Ничего нет. Я касаюсь кнопки налобного фонаря и он выхватывает пучком света мир вокруг меня. Не холодно. Под задницу я положил пенку и сидеть хорошо, не смотря на голый камень скального выступа на котором я сижу. Мои мысли гуляют где-то далеко, в руках большой термос. В нем лучший напиток, который я пил — сухофрукты, мед, лимон и кипяток с небольшой порцией заварки. Варить долго, пить горячим. Готовил не я — готовил в качестве подарка мой сосед по палатке, 50летний врач из Казани. Добродушный болтун, он долго отмеривал все ингредиенты и, не смотря на мои робкие отказы, влил в меня литр этого напитка и полностью в мой термос.
Дым из крышки качается передо мной, ветра нет. Полный штиль в горах редкость ,и я замираю, чтоб не потревожить это вселенское спокойствие. Миллионы тонн камня, снега и льда. Монументальность пейзажа заставляет меня преклониться — моя жизнь, мысли — все это кажется таким мелким и смешным на фоне вечности. Я пытаюсь подумать хоть о чем-то конкретном, порассуждать, поговорить сам с собой. Подвести итоги. Но ничего не выходит, мозги не концентрируются ни на чем. Постепенно вся суета и проблемы оставляют меня. Я глубоко вдыхаю разреженный воздух высоты почти 4 километров. Ни огонька, ни шума — ничего. Аккуратно, чтоб не обжечься я глотаю чай, нарушая окружившее меня величие своим хлюпанием Из кармана я достаю Сникерс и начинаю грызть его вприкуску. Я почти плачу от радости что я вот так вот, тут, один. Подо мной раскинулся Кавказский хребет. На вершинах 5 тысячников начинает разгораться зарево рассвета, тьма уже не так беспросветна. Начинается новый день… Я чокаюсь крышкой от термос со сникерсом — сегодня мне исполнился 31 год…
Через несколько часов, уже в ярком, искристом дне, я ввалюсь в кухню базового лагеря, где меня поздравят с днем рождения незнакомые люди. Пожмут руки. Будут смеяться своим же шуткам. Отложат ранний выход в путь, чтоб в качестве исключения позавтракать сублимированной кашей вместе со мной. Я не знаю имен их всех. Я не помню, кто они. Но я улыбаюсь.

Я ем мерзкую кашу и улыбаюсь