Про Катю, Карину, Вадика, и другие бессмысленные приключения.

⁃ Уебок ты!!!! — прокричала она как паровозный гудок, хотя я лежал в метре от нее, пыхтя, собирающей вещи, — просто уебок! Ненавижу!!!
Это «ненавижу» она прокричала уже на излете, уставшая, осипшая, взбудораженная моей непроницаемой маской мима на лице. Я лежал голый, вытянув мосластые ноги из под одеяла и пристально разглядывал пустую стену перед собой. А она прыгала вокруг в черных стрингах поверх белокожей задницы. Я пропустил момент, когда она начала кричать, погруженный в свои текучие, как патока, раздумья, и вот она уже швыряет в спортивную сумку вещи. Молнией пролетела мимо мысль, что вещей-то ее в моей квартире особо нет — что же она там собирает так активно?
⁃ Ты слышишь меня, ты!!!! — она патетично вскинула руки, но из лифчика вывалилась грудь и театральный момент был упущен. — я сел на кровати, посмотрел на нее, выжидающую, что я скажу и вздохнул.
⁃ Что ты хочешь? — я посмотрел ей в лицо, впервые заметив мерзкую, дрожащую в слезах и соплях, верхнюю губу, — что тебе надо от меня!?
⁃ Ой, отъебись, — внезапно успокоившись, швырнула она мне, схватила сумку и выскочила из спальни.
Я рухнул обратно в постель, чувствуя снующую в затылке головную боль. В коридоре стоял постановочный грохот — она надевала туфли так, как будто чечеточники выступают, а я закрыл глаза и притих в ожидании хлопка двери.
⁃ То есть мне вот так уйти? — визгливо раздалось в прихожей.
Я не отвечал. Я не знал, что ответить. С ней или без нее я все равно сейчас усну, провалюсь в темноту. Дверь хлопнула с такой силой, что я вздрогнул. Повернулся на бок, глядя на ее половину кровати и даже почувствовал запах ее тела рядом с собой. Запах был приторный, сладковатый. Окутанный этим ароматом женщины я и заснул. Я всегда был неспособен ссориться с женщинами — что им скажешь? Эта мысль была последней разумной этой ночью. Почему-то засыпал я под хриплый шепоток Би-2 в своей голове.

…дверь была чуть-чуть приоткрыта. Если б я был менее внимателен, я бы и не заметил, но вот странно — однажды в глубоком детстве я видел, как отец заметил, что наша дверь не заперта, и он чуть оттолкнул меня назад, положил у двери пакет, освободив руки и скользящими движениями тихо приоткрыл дверь и вошел в прихожую, а там уже увидел каких-то забывших закрыть дверь гостей. С тех пор я всегда смотрю на двери, которые открываю. Эта дверь была не заперта — беда была в том, что это моя дверь, и ключ от нее в кармане. Я скинул висящий на плече рюкзак, достал из кармана нож, автоматически выщелкнул длинное узкое жало, и представив все ужасы Стивена Кинга, чуть потянул дверь на себя, окунаясь в темноту прихожей. Поразительно, что когда я сделал шаг, мне показалось, что если и нападать на меня, то прямо сейчас — и когда справа, со стороны туалета, на меня бросилось какое-то невидимое в сумраке тело, я все равно оказался не готов. Тело придавило меня к двери, я почувствовал удар в грудь его плечом, успел подумать, что он невысок. Он втаранил меня в стену, придавливая, царапая шею колючими волосами башки, но видимо не ожидал, что я останусь на ногах, уж не знаю, какой у него был план, когда он схватил меня за левую, пустую пуку, прижимая ее, пытаясь ограничить меня в движениях. Он пыхтел и хрипел, в я вдруг подумал совершенно хрустально чисто, что он никогда не делал этого раньше. Я чувствовал что он слаб, что ему страшно. С этой мыслью я ударил его коленом по яйцам, и ткнул рефлекторно свободной рукой с ножом ему куда-то в плечо. Раздался хриплый вой, я отскочил от него и включил свет. На полу валялось кто-то пухловатый, с жидкой бородкой. Одуловатое лицо, искаженное страданиями, короткие пухлые ручки, расстегнутая на груди, над мужскими сиськами, рубашка. Я разглядел кровь, сочащуюся через его ладонь. Я не узнавал его. Совсем. А он хрипел держась за пах и за плечо, скулил по-щенячьи, и не было в его глазах ненависти или ярости — только боль и страх.

Не зная, что делать, я сперва запер дверь, сел над ним, а он стал отползать от меня, растекаясь, как змея — я что-то говорил успокаивающе-невнятное, и когда протянул руку, он взялся за нее, тяжело дыша поднялся, полез в раковину, разрывая на себе рубашку, демонстрируя толстое, дурно пахнущнее тулово.
⁃ Ты ебешь мою жену! — грубость от него не слышится органично и я морщусь. Он сидит на стуле на моей кухне, поглаживая неглубокую рану на плече, залепленную пластырем с антибиотиком — я пришел расквитаться!
Он уже успокоился и, судя по всему, снова начал себя кипятить. Нас разделяет здоровенный стол, я стою с другой стороны. Глядя на его потеющее от злости жирненькое хлебало, я молча достаю огромный кухонный нож из алюминия, подарок друга, и нарочито медленно начинаю резать яблоко. Он завороженно смотрит на искрящееся лезвие и замолкает.
⁃ А кто твоя жена? — спрашиваю я. — и ты кто такой?
⁃ Как кто? — он смотрит на меня как на идиота, — Карина. Моя жена Картна, и ты ее ебешь, — снова ругается он.
Я продолжаю кромсать яблоко. Карину я знаю. У нас с ней яростный и короткий роман, наполненный слюнями, спермой и криками, мешающими соседям спать.
⁃ Она не говорила, что замужем, — тихо говорю я.
⁃ А ты спрашивал? — он смотрит на меня без страха уже. Глаза забитого животного. — хоть раз спросил?
Конечно, нет. Мне плевать.
⁃ То, что она в девять вечера каждый раз домой ехала тебя не смущало? Так я скажу тебе — она просто в десять детей купает. — он ловит мой взгляд. — наших с ней детей, понял?
⁃ Детей?! — во множественном числе?!
⁃ Да. Двоих детей погодок. Два годика и три. — его лицо, пухловатое рыльце, начинает растекаться. — сука, урод….уебок ты понял?
Он кричит, но это не крик злости. Я виду как из его глаз начинают стекать слезы, застревая в жидкой бороденке, и он слизывает, как ящерица, их языком. Он уже не сдерживает себя, он рыдает, с каким-то повизгиванием. Карина сидела на этом же месте три дня назад, молча пила вино с кубиками льда, голая, сидя на высоком стуле, закинув ногу на ногу, не стесняясь своей наготы, и нарочито медленно, вызывающе, облизывала губы, красные от размазанной помады. Она пила и ждала, пока я завернутый в полотенце закончу свой бесконечный разговор внезапно возникшей работы, и когда я проходил мимо хваталась, пытаясь сорвать с меня полотенце, притягивая к себе, кусая меня в грудь и живот.
И вот тут он. Ее, как стало ясно, муж Вадик. И между ее сияющей наготой гибкого и молодого тела и им щуплым, жирненьким такая пропасть, что мой мозг отказывается ему верить. Но он вдруг лезет в карман, ковыряется чем-то в телефоне и швыряет мне раскрытую фотографию. С нее на меня смотрит Вадик, счастливый и смеющийся, а у его ног копошатся два мелких мальчугана. Со спины Вадика обнимает Карина, глядя в камеру очень кротким взглядом покорной жены. Я уже видел этот взгляд, но совсем в другой ситуации… черт бы побрал все это. Я встряхиваю голову по стародавней детской привычке.
⁃ И ты меня пришел убивать? — я смотрю на него через стол. Он горестно кивает. — руками что ли решил прикончить? — с издевкой спрашиваю я.
Он бешено смотрит на меня.
⁃ Нет! У меня нож был! — он достает ножик, которым можно разве что шнурок разрезать. — я достать не успел.
⁃ Как это?
⁃ Перенервничал, — он жирно сопит, — а когда вспомнил, ты уже дверь открыл. Думал оглушу тебя — он уныло оценивает мой рост и вес. — а там и….
⁃ Понятно. — а что тут скажешь. Думал, Вадик, оглушить меня. Да получил по яйцам. — лед тебе дать еще? Выпить хочешь?
Вадик молчит. Может оглох? Смотрю кивает. Я достаю мешок со льдом и кидаю ему через стол, он прячет с гримасой боли его между ног. Я наливаю в граненый стакан виски — кто-то из давних гостей не допил и протягиваю ему. Он смотрит недоверчиво, выхватывает стакан и опрокидывает, не морщась.
⁃ А ты? — я отрицательно мотаю головой.
⁃ Не пью.
Он протягивает стакан обратно и я наполняю его до половины. Теперь он цедит виски медленно, закрыв глаза, молча. Иногда он касается раны на плече и вздрагивает. Так мы и сидим. Мне сказать все еще нечего, а ему уже нечего.

Вибрирует телефон. Он поднимает руку и прижимает его к уху.
⁃ Я скоро приеду, — отвечает он тихо кому-то. — да-да, все нормально. Просто задержался. Скоро буду.
Вешает трубку и неожиданно жестко смотрит мне в глаза.
⁃ Жена звонила, — он акцентирует на первом слове, — ждет на ужин.
Я, не мигая, смотрю на этого в-общем смелого и прямого парня, которому не повезло. И сказать ем, что я сожалею? Что все будет хорошо? Я протягиваю руку ладонью вверх и он кидает в нее вторую пару моих ключей, которую я, в припадке опоздания, швырнул его жене, которая валялась сонная в моей постели, чтоб она закрыла за собой дверь, и она забыла оставить его консьержу. А может и не забыла, а не захотела.
⁃ Еще выпьешь? — он молчит и я наливаю ему еще.
⁃ Пишет она тебе, — спрашивает он тихо, — пишет, что скучает?
Она пишет. Пишет, что скучает, пишет, что хочет, пишет грубые и сексуальные пошлости, сдабривая их фотографиями из душа. Теперь, представляя, как она прячется от этого парня, чтоб сообщить мне, что она ждет встречи, как он в это время играет с сыновьями — меня передергивает.
⁃ Ты это…. — я не знаю, что сказать, — я не знал в-общем.
⁃ А знал бы? — он не пьянеет, а, кажется, наоборот, стекленеет четкостью взгляда, — если б знал? — он машет устало рукой, снова смотрит в стакан. — лучше бы ты меня зарезал здесь, — вдруг отчетливо произносит он и я вижу как в виски капают опять его крупные слезы.
Я помню. Помню единственный раз, когда я плакал из-за женщины. Как я рыдал в метро, в вагоне. И помню ту жуткую боль потери — и мне сейчас жалко его.
⁃ Давай отвезу тебя?
⁃ Не надо. Сам доберусь. Просить тебя больше не трахать ее имеет смысл? Или ты совсем уебок?
⁃ Больше не буду, — я спокойно проглатываю оскорбление, что ему еще остается, кроме как оскорблять меня — так что разбирайся с ней дальше сам. Ножом только не бей.
Он, охая, влезает в разорванную рубашку, надевает куртку и уходит, не глядя на меня. У механически смачиваю половую тряпку и вытираю кровь из прихожей, как будто свинью тут резали. Вижу под стулом, что-то валяется. Нож, которым меня собирались кромсать час назад. Нож перочинный и тупой. Мда.., долго бы он меня им пилил, усмехаюсь, хотя на душе тошно, кидаю на стол, вибрирует телефон. Сообщение от «Карина Паихоаналитик», так я ее записал. «Как ты, зверь?» гласит текст. В нему приложена фотография в черном кружевном белье в отражении огромного зеркала. Черные волосы струятся по груди и спине, глаза блядские смотрят в камеру.
⁃ «У тебя бинты есть? «Спасатель»?
⁃ «Что случилось?! Поранился?» — смс искрит заботой.
⁃ «Нет. Не поранился. Поранил — это было.» — я блокирую ее контакт и злобно швыряю телефон на диван.
Уебок, уебок….а сами-то, думаю я. Одна тут голая скакала, второй чуть меня на фарш не покромсал ножиком своим. Охуенно день прошел, думал я, вытирая остатки крови в ванной. Уебки, блядь….

⁃ Сашка, у меня к тебе очень сильные чувства, — сказала Катя, актерски дрожа голосом, — но ведь я хочу как в сказке, понимаешь? — она смотрит на меня светлыми глазами. Поднимает ладошку и дует на нее, — чтоб вот так проблемы испарялись. Понимаешь?
Я не понимаю. Я вижу глупость и ложь этих слов. Точнее тогда я подумал, что я правда не сказочный персонаж. Ну то есть сказочный, но в сказке я могу быть только гоблином или Горлумом. А ей, видимо, нужен принц. Со своим багажом из двоих детей и проблем я укладываюсь, видимо, только в образ Ивана-Дурака из сказок.
⁃ Но я безуумно в тебя верю, — торопливо добавляет она, растягивая по-молодежному слова и натыкаясь на мое беспросветное молчание. И врет. Она видит мою недоверчивую усмешку, обижается наглядно, как по учебнику, закатывает до хруста глаза.
Я иду рядом в тишине. Как лошадь, кошусь на нее и думаю, как же так меня к этому привело. Что ж такого случилось в моей жизни, что я стал оправдываться за то, что я не принц из сказки, а всего лишь тролль-привратник. Я длинно сплевываю в черный асфальт и она морщится. Принцы-то не харкают по углам.
Я готовился к этому разговору, у меня были аргументы, я хотел быть с ней.

Но вот я смотрю на нее, как она «сдула» меня со своей ладони и понимаю — пиздец. Она уже поставила точку и сейчас, переживая из-за моей реакции, просто сглаживает, пытается смягчить это маленьким обманом. Я уже взрослый. Я уже научился чуять женскую ложь. Я так и не научился чуять их логику — но я вижу, что даже этот разговор для Катьки уже мучителен. Она уже попрощалась со мной и наслаждается своей вольницей.
⁃ Просто мы такие разные, — убеждает меня она, ты вот….такой — она не находит слов, — а мне нужна светская жизнь. А какая светская жизнь… — она не договаривает фразу.
И правда, какая светская жизнь со мной, обезьяной необученной, думаю я. Нож в правой руке, вилка в левой — вот и вся моя светская жизнь. А там крутоны, вонголе и много других незнакомых слов. Я яростно скриплю зубами, угрожая стереть эмаль виниров. Сейчас вот было обидно. Мы обнялись у ее парадной и я всем телом, всем сознанием понял — до свидания, Горлум. Молча иду домой, прокручивая этот разговор в голове. Представляю себе мифического персонажа «уебок» который делает исключительно гадости и подлости. Приди в себя, огрызается внутренний голос. Все уже. Пиздуй, страдай, принц недоделанный. Я представил себя в камзоле красного бархата с тиарой и гнусно ухмыльнулся. Накинул капюшон поверх шапки, сразу превратившись в бродягу и пошел домой.
…бар пустой. На идеально гладкой стойке передо мной бокал с виски, которое я пью 3-4 раза в год. Бармен смотрит с опаской. В моих глазах плещется злость, смешанная с совершенно неуместным для меня горящим состоянием. Хочется схватить телефон и писать, писать, признаваться, уговаривать. Но разум берет верх. Холодный, мерзкий голос в голове смеется надо мной. «Ну что, как ты? В себя поверил?» — этот голос — это и есть я. Недоверчивый, скрытный, неуместно злой к себе. Встретив Катьку полгода назад, я забил этот голос поглубже, но глядя на ее счастливые глаза, на развлечения к которым она привыкла, я слышал улюлюкание этого себя в глубине души, и он скрипел мне «Ну что? Ещё приоткроешь ракушку, чтоб потом больнее было?». И я молотком своей бессознательной вовлеченности отплевывался от него. И вот он вылез, бьет меня прямо по аорте сердечной и кричит «ахахах, уебок, ты сраный, доигрался!?!! Влюбился? На вот тебе!!!»
Видимо в моих глазах вспыхивает ярость, бармен склоняется и спрашивает:
⁃ Все нормально? — парень молодой, играет в психолога.
Я загораюсь злостью и смотрю ему на него, не мигая, я всю жизнь этому учился, смотрю и вдруг вижу жалость в его глазах. Жалость. Жалость к уже немолодому парню, поникшему, страдающему в бокал с виски, который он не пьет а с омерзением на лице, вливает в себя. И эта жалость напильником режет мне сердце. Она еще сильнее, чем боль — терпеть не могу этого.
⁃ Все нормально, — нарочито грубо отвечаю я, и тыкаю ему, — кофе сделай мне.
Парень обиженно отворачивается и уходит к сверкающей кофемашине, а я снова ныряю в омут гниловатого цвета эмоций. Вспоминаю, как за день до того, как я оказался не сказочным персонажем, Катька мечтательно слушала мои рассказы про горы и радовалась, когда я импульсивно купил нам билеты. «Хочу показать тебе места, где я счастлив» — сказал я. Сейчас, тут, повторяя это, мне хочется, чтоб меня вырвало на стойку этой фразой, чтоб я подавился ей. Чтоб никогда больше не вспоминать то свое счастливо-приторное лицо. Я морщу лицо в какой-то нелепой судороге ярости, и голос в голове завладевает мной. Он говорит, что я не умру от страданий. Говорит, что я страдаю не из-за кого-то, а из-за собственной глупости. Он говорит — заткнись, успокойся, допей ту дрянь и иди домой. Там тебя никто не ждет и это твое счастье, говорит он.
Бармен демонстративно ставит передо мной чашку с кофе и вдруг доливает мне в бокал виски.
⁃ За счет заведения, — говорит он, не глядя.
⁃ Обойдусь, — высокомерно и зло огрызаюсь я. Одним длинным глотком вытягиваю огненно-янтарную жидкость и кидаю на стойку деньги с большим запасом.
На улице холодно, но меня не взбадривает. Я дрожу от злости сегодняшнего дня и иду домой через парк. На скамейке граффити — там написано — «уебок».