Нарцисс, как есть, цветок нарцисс.

Сидел я тут давеча в страдальческих мыслях, смотрел в стену и думал о бренности и тщетности бытия. Когда мысли окончательно заполнили мое бессознательное состояние, я решил что-нибудь трогательное написать. Может быть, даже романтичное. Может быть, даже о любви, столь неблагосклонной ко мне. И тут я вспомнил, что есть у меня на Земле Обетованной, ака Израиле, большой фанат моего творчества - Серега. С Серегой нас связывают нежная любовь и дружба, помноженные на бездну взаимного сарказма. Благополучно сбежав от суровой российской реальности к морю и евреям, Серега стал еще более язвителен - он непрерывно исправляет мои ошибки в рассказах, комментирует их с умным видом, глядя в монитор чуть выпученными глазами под высоким лбом. И вот его я и спросил, мол, Серега, о чем бы мне, такому талантливому, написать? На том конце условного провода, видимо, после вечерней иудейской молитвы, Серега снизошел и сообщил мне: «Ну, у тебя обычно довольно нарциссические тексты. Напиши для разнообразия о каком-нибудь лютом зашкваре». Я опешил, несколько раз протер монитор, потом плюнул в него и сел писать. И если когда-нибудь где-нибудь вы найдете больше нарциссизма, чем в этом эссе, киньте в меня камень.

Есть у меня в Москве партнер, пусть будет Дима. Точнее для меня он Дима, а для многих Дмитрий, и даже Дмитрий Александрович. Крепкий, модно одетый, седой и злой по-хорошему мужик с огромным количеством деловой и жизненной силы. Мы познакомились почти десять лет назад, вместе сделали пару проектов, сдружились. Я жил в его богатом доме на Рублевке, катался с ним в Нью-Йорк, шлялся по Бруклину - в общем, отношения превратились из сугубо деловых в довольно доверительные. У Димы, раннего вдовца, осталось двое детей от ушедшей в мир иной жены - сын и дочь. Дочь Лиза. На момент нашего знакомства ей было 10 лет, а мне двадцать пять. Посему я всегда привозил ей конфеты, играл с ней в дурацкие игры и вообще вел себя как старший брат. Лиза радовалась моим приездам, изредка передавала привет через папу. Войдя в подростковый возраст, она стала надменно-высокомерной высоченной красивой девчонкой, которая уже просто почти не обращала на меня внимание, как на перешедшего в категорию «друг папы.» Несмотря на это, я честно дарил ей подарки на День рождения, а в ее двадцатилетний юбилей даже покатал ее на лошадях, которых я до смерти боюсь. Что-то там не срослось, и Дима попросил поехать вместе с ней.

Поэтому, когда в час ночи 13 февраля в моем телефоне высветился номер Димы, я искренне удивился. Несмотря на скорлупу агрессии, человек он очень хорошо воспитанный - я сразу схватил трубку, думая, что случилось ЧП. Дима пожевал сопли первую минуту и потом сообщил мне, что Лизу бросил парень уже неделю как, она рыдает, орет и грозится покончить с собой. На мои заверения, что все пройдет, и у двадцатилетних девушек это бывает, он помолчал и спросил, помню ли я, как многим ему обязан? Я замолк и подтвердил. Он помолчал и ворчливо оповестил меня, что я могу частично закрыть свой моральный долг, если прилечу в Москву и свожу его дочь в ресторан на 14 февраля. Дочь его. Которая росла на моих глазах. Которая говорила мне «дядя Саша» и тыкала меня пальцем в нос, а я должен был гудеть как паровоз. Я категорически отказался, трусливо вжал трубку в ухо и начал умолять и канючить, что лучше я кого-нибудь убью. Дима строго прикрикнул и сказал, что только я могу спасти психику его молодой и прекрасной дочери. Тем более он ей уже обещал. Тем более это она сказала, что дядя Саша должен приехать и сводить ее в ресторан, где будут все ее друзья и тот самый парень. Я радостно предложить просто надавать парню по сопатке и никуда не ходить, но и это предложение было отвергнуто. Когда мои аргументы кончились, Дима крикнул в динамик, что меня встретят, и чтобы я оделся подобающе его принцессе дочери.

…самолет огромным серебристым фаллосом вынырнул из облаков и стремительно начал падать в сторону Внуково. Я в тысячный раз почесал щетину под острым воротником черной рубашки. Под темно-синим пиджаком в полоску, зауженным в талии я выглядел как родной, но неизвестный сын Вито Корлеоне, как мне казалось. Стюардесса смотрела на меня заигрывающе, а я строил суровую рожу, обреченно глядя на взлетную полосу. На сходе с пандуса стоял черный и полированный как гроб Мерседес и рядом водитель Димы с табличкой, на которой было накарябано мое имя. Я страдальчески швырнул сумку на заднее сидение, упал рядом с ней и попросил остановиться у цветочного лотка по пути. Водитель улыбнулся и сообщил мне, что букет уже в багажнике. В телефоне Дима слал мне последние инструкции и умолял вести себя хорошо. Я написал: «Дима, пошел нахер, я возвращаюсь», подышал над этой смс, удалил ее и исправил на безэмоциональное «Ок».

Светлые розы, завернутые в контрастно-черную тонкую бумагу, выглядели потрясающе стильно. Я потопал каблуками туфель, сбивая вниз задравшиеся узкие джинсы и открыл дверь. За ней в огромном холле дома на Рублевке скакал престарелый кокер-спаниель и маячила фигура Диминого двухметрового сына, который пожал мне руку, безрадостно поздоровался и скрылся в недрах второго этажа. Дима приглашающе махал мне рукой с кухни, дожевывая бутерброд и попутно кого-то распекая по телефону. Обнялись, он горячо пожаловался на дочь, и едва начал меня поучать, когда сзади меня обхватили за щеки узкие девичьи руки и звонкий голос крикнул: «Дядя Саша приехал!». Я обернулся и опешил. Девочки Лизы не было - передо мной, грациозно покачиваясь на высоченных шпильках, стояла молодая красивая девчонка. Расчетливый макияж подчеркивающий глаза, высокая грудь, завернутая в какое-то искрящееся платье и насмешливо глядящие на меня серые, в отца, огромные глаза. Я засунул обратно челюсть и скупо приобнял Лизу, демонстрируя преданность ее отцу. Дима напоследок скорчил мне физиономию без смысла и, кажется, перекрестил. А я шел вслед за Лизой и не мог не смотреть на ее упругую молодую задницу под платьем, постоянно напоминая себе, что вот это не девушка Елизавета, а дочь моего друга. В машине Лиза мечтательно улыбалась, стреляла в меня глазами, и вообще чувствовала себя великолепно. Я же сжимался все больше и больше, и нарастающая тревога росла во мне. Она щебетала и рассказывала новости, а я все безуспешно искал следы депрессии и страданий на ее лице. «Только я буду говорить на «ты» и называть тебя Саша, хорошо, Дядя Саша?» - она счастливо рассмеялась. Я до скрежета сжал челюсти и кивнул.

Огромный и максимально модный ресторан сверкал огнями. Швейцар в смокинге открыл дверь Лизавете, и она манерно и уверенно взяла меня под руку. Сквозь веселье и завывающий на сцене саксофон мы сели за один из лучших столиков, за спиной материализовались официанты, я подвинул Лизе стул, и она сразу заказала бокал шампанского. Я попытался остановить официанта, но она перехватила мою руку горячей ладошкой и напомнила, что ей уже не десять лет, а двадцать, и она сама решает, что и с кем и когда ей пить. Чуть успокоившись, я заметил, что на нас смотрят. Молодые парни и девчонки, несомненно дети и внуки власть имущих, с нескрываемым интересом смотрели на меня и приветственно кивали Лизе. Я злился и чувствовал себя идиотом. Заказали еду с неизвестными мне названиями, а Лиза, длинным глотком всосав в себя ледяное шампанское, заказала бутылку вина. «Это же на двоих!» - невинно сказала она в ответ на мой укоризненный взгляд. «Не простынь» - проворчал я, глядя на лед в шампанском. Она улыбнулась и промурлыкала: «Ничего, Саша. Я внутри очень горячая, не простыну». Покраснев мозгом, я на силу улыбнулся и начал ковыряться в еде.

К столику все время кто-то подходил и здоровался с Лизой, мне жали руки и улыбались, я все время вставал и тоже улыбался. Лиза таинственно говорила всем, что я ее «старый знакомый» и делала двусмысленные намеки своим друзьям, касаясь меня кончиками пальцев. Я как дикарь не улыбался и наливался яростью. Лиза тянула вино медленно, но часто, так что через час, когда принесли десерт, она уже вся раскрасневшаяся, улыбалась, громко хихикала и поправляла спадающую бретельку платья. Я выпил за вечер меньше трети бокала, поэтому когда к нам подошел какой-то молодой паренек, сверкающий курткой с блестками, сразу сфокусировался на нем. Лиза чуть побледнела и не встала с ним поздороваться. «Видимо тот самый ухажер» - понял я и начал наблюдать. Парень не глядя на меня протянул ей руку, приглашая потанцевать, но она и бровью не повела. Тогда он наклонился и начал что-то горячо наговаривать ей в ухо, пуская слюни, а она все пыталась от него отклониться, умоляюще глядя на меня. Я какое-то время еще посидел, а потом протянул руку, взял его за покрытый лаком ремень и как мешок подтянул к себе. Он ошеломленно обернулся, и тогда я встал, оказавшись на голову выше, наклонился к его юношескому ушку, грубовато взяв за затылок, и прошипел в ухо «Еще раз рядом с ней увижу, сверну шею, говноед, понял?». И оттолкнул его несильно, показав с высоты возраста, кто тут настоящий нарцисс и самец. Вокруг с интересом поглядывали соседи, делая вид, что ничего не происходит. Парнишка потоптался рядом, вытирая ухо, понял, что дело дрянь и ретировался за свой столик с большой компанией таких же ряженых. Я сел доедать свое неведомое блюдо, когда поймал на себе взгляд Лизы.  Наполненный обожанием и восхищением, он не сулил ничего хорошего. Не отпуская меня своими серыми ведьминскими глазами, она сделала длинный глоток и наклонилась ко мне. «А ты сегодня у нас останешься? Я слышал папа сказал гостевую готовить?» - она склонилась так низко, что я различил красный шелк белья на ее груди и отшатнулся. Она же совершенно по-взрослому усмехнулась и тут я почувствовал, как ее нога, скинув туфлю начинает гладить мне ногу. Я опешил настолько, что даже не сразу понял что мне делать, а нога уверенно поднялась выше и уперлась мне в пах. Лиза смотрела мне в глаза и улыбалась. Я в сотый раз за вечер покраснел и отполз вместе со стулом, бурча что-то укоризненное и невнятное.

Принесли счет. Я оплатил его, а сам судорожно набивал смски Диме. Сказал, что все, вечер окончен, ждет ли он меня дома? К моему ужасу Дима сказал, что он очень рад, но дела заставляют его переночевать в городской квартире. Обернувшись на его дочь, которая нежно положила мне руку на спину, я судорожно написал, что у меня для него слишком важные новости, и он должен со мной поговорить. «По телефону никак?!». «Нет, никак». Дима выматерился длинным сообщением.

В машине Лиза не отрываясь смотрела на дорогу, не обращая на меня внимание, но при этом постоянно брала меня за руку на подлокотнике, а я трусливо и мягко ее убирал, зажимаясь все дальше в угол. «Саш, ты чего, мы же давно дружим?» - она невинно улыбнулась и схватила мои пальцы крепче, засовывая свою узкую ладонь под пиджак. «А друзья - они же не всегда друзья, правда?» - она резко наклонилась и полными губами коснулась моей щетины на шее. Я вздрогнул и подавился собственным языком, отгоняя возбуждение и перемножая в голове трехзначные числа.

У порога дома стоял черный бронированный «гелик», а рядом с ним курил Дима. У Лизы вытянулась лицо. Я ехидно улыбнулся и бросился в объятия Диме, словно индийский ребенок, которого нашли спустя тридцать лет мытарств. Лиза едва коснулась отца поцелуем в щеку, помахала мне рукой, покорно пожелала мне доброй ночи и медленно зашла в дом. «Ну как? - спросил Дима, скидывая прядь седых волос с лица, - нормально?». Я кивнул. «О чем поговорить-то хотел?» - Дима в своей нетерпеливой манере перетаптывался с ноги на ногу. «Эээээ… да вот тут…» - и я начал грузить его каким-то несуществующими проблемами общего бизнеса. Мы засиделись со смехом и разговорами до глубокой ночи, и Лиза не спускалась. «Уснула, - сказал он мне уверенно, - пойдем и мы, что ли? Тебе ж рано лететь». Мы обнялись, я зашел в свою гостевую на первом этаже, и мой телефон всхлипнул короткой вибрацией. На экране, обрамленное едва заметным красным бельем, светилось белое, молодое тело. Лизавета на камеру сделал пол-оборота и улыбнулась в зеркало, облизнувшись. «Спите, дядя Саша?» -шмыгнула смска.

Я выключил телефон и лег. Полежал минуту, встал, и запер дверь изнутри.