Последнее время я не могу писать ни о чем и ни о ком, потому что перед моими глазами все время стоит мой младший сын. И для меня эти истории о нем, «солнечном» ребенке - это единственный способ рассказать самому себе, чего я так боюсь и жду. Думаю это от того, что он из маленького и бестолкового карапуза превращается уже в полноценного подростка. Но все такого же бестолкового. Когда-то много лет назад, словно миллион лет, молнией пролетевших мимо - так вот, я прочел одну книгу, кажется Никулина, где герой одного эссе выбирал между смертью, вернее самоубийством, и продажей души. И, когда некая сила, предложила ему любое желание в обмен на эту самую душу перед прыжком с небоскреба - он согласился. Речь не о том, что выбрал он - а о том, что прочитав это двадцать лет назад я мечтал оказаться перед таким выбором - и мои желания менялись калейдоскопом, диафильмом каждый день. Деньги, власть, здоровье, мировое господство и умение телепортироваться. Не вспомнить безумств, которые я хотел получить в обмен на свой невнятный товар вместо души. И вот волосы поседели, ум помрачнел - и у меня есть лишь одно желание. Если передо мной взовьется дым нечисти, которая захочет забрать меня с собой - я скажу, что единственное чего я хочу - это чтобы мой сын, моя плоть, понимаете - стал нормальным. Чтоб я услышал его голос, который выговаривает слова. Я думаю, что даже не воспринял бы это как чудо. Просто если это произойдет, если он возьмет меня за руку, и мы пойдем вдоль парка, болтая о солнце - то я навсегда забуду всю свою жизнь до этого, считая ее выдумкой, зарвавшимся сном, зыбью, понимаете?

…честно говоря, не помню когда плакал последний раз до этого дня. Но сегодня ночью я вдруг почувствовал щекой, что подушка горячая - это сквозь уже седые волосы на моей щетине ручейками. Слезы полились сами - меня преследует один и тот же сон. Уже больше года, с завидной периодичностью, словно гиена к спящему, он подкрадывается ко мне. Чувствует мою слабость, и по клеточке, по нервному окончанию, по сантиметру проникает в мое подсознание, такое слабое во сне. Этот сон страшен тем, что он всегда разный - понимаете? Что я иду, оступаясь, промахиваясь шагами в этой дреме, но всегда совершенно неожиданно прихожу в один и тот же финал. Я помню, совершенно отчетливо, как я погрузился в этот ужас первый раз - я помню, потому что я впервые открыл глаза среди ночи, открыл не в дреме, а как ставни, которые резко раскрывают, чтоб увидеть солнце. Открыл, в суеверном ужасе, что если я их сомкну, хоть на одно ничтожное мгновение - я уже не смогу вернуться обратно. Этот сон - трясина моей памяти, там в глубине собрались самые жуткие мои страхи и боли, как кикиморы вьются, лишь бы я с головой скрылся в вонючей жиже.

Я чувствую его сразу - как животное. И в реальности и во сне - стоит ему, белобрысому, проснуться, двинуться, всхлипнуть - и где бы я не находился в этот момент я сразу обернусь. Я сразу открою глаза, когда мой сын едва-едва начинает просыпаться сам. Я вообще не уверен, что он хоть раз видел меня спящим. И вот я, по какому-то дуновению, понимаю - тут со мной, в этой темной комнате - мой сын Паша. Я не вижу его, но слышу как он шебуршит, чувствую его сладковатый подростковый запах, запах своего собственного ребенка, и вот я вскакиваю и ищу его руками в полной темноте, судорожно, пытаясь наткнуться на всегда горячую кожу его. Я шарю вокруг, вслушиваясь и едва-едва, кончиком пальцев, стараясь дотянуться до него. Секунда и я обхватываю его угловатое, жилистое тело, ладонями, притягивая к себе. Он недовольно сопит, вырывается, и вдруг прижимается ко мне всем телом, щекочет мне шею русыми волосами и утыкается, что-то бормоча, мне в подбородок… Он очень подвижен, слишком быстр - это часть его болезни - но сейчас он тих и спокоен. И вдруг, как сотню раз до этого, он отрывается и смотрит на меня без тени своего безумия в светло-голубых глазах. Смотрит пристально и серьезно. И хотя вокруг, в этом кошмаре, всегда тьма, я слишком отчетливо, до малейшей родинки, вижу его лицо. Он молчит, едва заметно улыбаясь, а я холодею в понимании, что это снова тот самый сон. Руки мои леденеют от пота, и я не могу шевелиться, вглядываясь в фантом моего сына. Где-то внутри, в сознании, кричит красным сигнал тревоги, и в оглушительной тишине, кристально замерев, время дает мне шанс проснуться, но я не хочу, хоть и знаю, что будет.

Папа! - отчетливо, но негромко говорит мой сын. Именно так, мечтал я, он и сказал бы мне когда-нибудь, случись чудо.
Он что-то говорит и дальше, но мне уже достаточно. Меня встряхивает, как ударом тока и по венам мчится окрик - «Проснись!!!!». И я не могу остаться в том сне навсегда - с ним, потому что я точно знаю, что это сон. Но я все равно цепляюсь за каждую секунду, вглядываясь в его такое серьезное и спокойное лицо.

…подушка всегда одинаково мерзко-мокрая. Я обтираю ее собственным лицом, сползая, весь влажный, пытаясь стряхнуть с себя наваждение. Дрель головной боли сверлит мне виски, от нахлынувшей крови ужаса и страха, от жуткого коктейля боли, которая копится годами, каждый день, скатываясь в катышки и оседая в сердце, душе, желудке, наполняя меня с каждой секундой размышлений - как же так получилось…? Я встаю с постели - красным светится время - четыре утра. Стакан молока и банан успокоят меня, я еще долго просижу, ковыряясь пальцем в ухе, выковыривая оскомину этого сна. И когда веки снова отяжелеют, когда рука у подбородка подломится - я, пошатываясь, вернусь в постель.

И все останется как есть. Навсегда.