…он сидел уверенный передо мной. Такой же наголо бритый, высокий и гораздо более симпатичный. Он разглагольствовал изо всех сил. Он обсуждал женщин, девушек и телок. Он цедил слова уверенно - но иногда, сбиваясь от ощущения собственного небесного великолепия начинал захлебываясь рассказывать, как сильно и кого он имел, трахал - и в каких местах. Он называл места, вкусно описывая свои и ее ощущения, он поигрывал мышцами - и говорил непрерывно. А я сидел рядом и смотрел на него во все глаза - это был образец истиного самца человека., не созданного ни для чего кроме дикой и безудержной ебли. Я представлял его в специальной конюшне рядом с племенными жеребцами, выращенными только для улучшения рода. И смущало меня не то, что он помнит всех этих своих бесконечных баб - а то что в жизни своей он помнит только это. Но не какую-то конкретню женщину - а всех их разом вместе…как просто одушевленную биомассу, в которую он счастливо пихал свой член. И вдруг я отключился и стал вспоминать. Вообще у меня редкий дар отключаться от дебилов - окунаться в свой собственный «Омут памяти Дамблдора» и не видеть ничего вокруг себя, не слышать никого вокруг себя. В том числе - и вот таких самовлюбленных ублюдков. Я не Буковски и не могу написать книгу о своих женщинах…но некоторых вспоминаю. Я вспоминаю их всегда счастливо, тех нескольких из них, кто поменял мою жизнь, кто окутал меня как пледом одеялом своей заботы и ласки. Мое сердце сладко замирает, когда сознание уютно подсказывает, подкладывает мне их лица и улыбки.

Прикрывая свои многочисленные комплексы и страхи маской брутальности и агрессивностью - я живу так, как привык за много лет. Непрерывно я пытаюсь казаться не тем, кто я есть на самом деле. А я слабый. Я непрерывно помню об этом - что я слабый. Что я опускаю руки, что я не могу заставить себя признаться себе в ошибках, что я скачу на мертвых лошадях… И самое поганое - что я не могу удержать своих женщин. Сидя в ожидании 33 лет, я прихожу в пустой и неуютный дом. Я всегда, каждый день, каждый, понимаете день - делаю это одинаково. Я закрываю за собой дверь, опираюсь на нее и сбрасываю с себя рюкзак, сбрасываю не наклоняясь обув…заученными до автоматизма движениями и пустыми в конце дня глазами я вижу себя со стороны. Вот он главный момент дня на самом деле, когда вся моя уверенность вышла из меня, как будто в шарике сделали едва заметную дырку и меня спустило. Только не хватает шипения выходящего воздуха. Я сяду на высокий стул и долго буду так тупо и бессмысленно сидеть, пытаясь собраться в кучу. Потом я может быть что-то съем…не разогрев от лени собственной… И упрусь в книгу - любую, лишь бы не думать, просто читать, стараясь отвлечься…

А ведь все было иначе.

Запах дурманит. Запах свежеспиленного, свежесрубленного дерева, еще сочащегося соком. Запах сосновых шишек и хвои, сбивающий своей чуть цитросовой сладостью с ног - если закрыть глаза, то можно представить себя в лесу, укутанном сумерками тени деревьев… Но глаза были открыты, и я шел мимо пяти свежеструганных, грубых гробов. Низкий ангар рядом с кладбищем - я вошел пригнувшись чтоб не разбить себе голову, и медленно, отстукивая каблуками модных броугов - пошел вдоль гробов - этой последней юдоли мертвеца. Все гробы пустые и сделаны на коленке, с длинными заусенцами, некрашенные - поэтому запах их волшебный, столь сильно и контрастирует с тем, как они выглядят. Я знал куда иду. Знал что увижу. Мои эмоции мертвы, я загнал в самую глубину своего сердца и мозга, чтобы не прорвались слезы ярости бессилия, обиды. И только этот запах - он чуть чуть сбивает меня с толку, заставляет думать о чем-то домашнем, о доме из сруба, о камине.. Я открыл глаза и уперся глазами в гробы в упор. Крышки стояли, опершись на них, и внутри зияла пустота - очень странно манящая. Какой ощущение незаполненности возникало при виде этого пустого гроба. Я даже наклонился над одним из них и провел внутри рукой, так бессмысленно, но зачем-то сделал это. Пустота. Но ненадолго. 5 гробов. 5 человек. Каждого из которых я знал, слышал, чувствовал много лет. Сейчас, вот прямо скоро, пройдет лишь пара часов и я услышу снаружи гул мотора старого грузовика, кряхтение и шаги человека, какого-то неизвестного мне еще человека, который войдет, молча посмотрит на меня - и мы будем делать, то, что не должны. Складывать этих до невероятия близких мне людей, заполняя пустоту струганных ящиков. Слезы сдавливают мне горло, но глаза сухие, я не могу заставить себя заплакать, хотя уверен, что стало бы легче. Я лишь крепче сжимаю зубы, сажусь на дермантиновый, полуразвалившийся стул - и закрываю глаза. И только на долю секунды смежив веки реальность происходящего падает на меня. Тут 5 гробов. Пять. Каждый из них, совсем скоро, буквально через полдня будут заколачивать, упруго вбивая гвозди в края. Каждый удар - я это знаю, я уже чувствовал это, я уже проходил это - каждый из них - будет отдаваться в моем сердце, как боль в застарелом шраме. Каждый этот удар будет гвоздем в понимании что никто из этих пятерых НИКОГДА больше не увидит меня. Не так. Я никогда не увижу ни одного из них и все - все что я хотел сказать каждому из них, что я хранил или берег - все это останется нерастраченным при мне навсегда. Вся та любовь, которую я хотел отдать им - она сгниет как яблоко во мне, она предназначалась им пятерым. Равными долями, каждому из них - ничего не будет. Ведь для них уже нет мира в котором остался я. Я сижу, уперевшись руками, тыльными сторонами ладоней в глаза и впервые за много лет не сдерживаюсь и слезы катятся через мои веки, пальцы, обжигая меня и капая на пол. Я беззвучно рыдаю, шипя и сдерживаясь чтобы не закричать. Мне кажется, что этот крик облегчит мне боль и злость, и ярость на все живое, на Бога, который отобрал у меня этих людей. Я беззвучно рыдаю и скрежещу зубами на весь ангар, стирая эмаль коронок в труху. Я беззвучно рыдаю от боли и страха, что тех кого я так любил все меньше, и они уходят и мне кажется что уходят они не из мира а от меня, именно от меня. Я все плачу и не могу остановиться, бессильно уже опустив руки между колен, и слезы просто скатываются на пол. Я слышу шум мотора грузовика, и мое одиночество тревоги ломается по швам, как зеркало - я утираю сопли и соленые капли на лице рукавом водолазки и одеваю на себя привычное высокомерно агрессивное выражение лица, как маску. Прямо поверх скорби и слез.

Я еще не успел войти, а она уже бросилась мне на шею. Этот редкий дар ее - всегда быть дома раньше меня. Я ни разу не сказал ей, что мне это важно - приехать и не ждать ее, но она это откуда-то знает. И я жду этого, что вот я выйду из лифта и сразу почувствую запах еды, тепла - дома. Что она запрыгнет на меня и я почувствую свежий запах ее волос, молодого чистого тела и улыбнусь, обмякну, укутанный ею самой, . И каждый раз это было просто невероятно. Я называл ее - Кошка. С первого дня нашего знакомства. Она двигалась, переступала, ходила - вызывающе мягко и сексуально, чуть презрительно, уверенная в своей привлекательности. и я попался на это, как щенок….как малолетний щенок, хотя она была гораздо младше меня. Я легко приподнимал ее взяв за талию, так, чтоб она нависала надо мной, хватаясь за мое лицо руками, кусая меня в губы - и я рвался домой, избегая вечерних встреч и дел, работы и товарищей. Иногда мы куда-то ходили, и тогда я тщательно одевался, чтобы она видела рядом меня в рубашке, которые ей так нравились - я знал, она всегда выглядела хорошо, умело обнажая то, что нужно, оставляя место фантазии - она это делала так, как настоящая женщина, делала так врожденно, а я, привыкший к кедам, джинсам и мятым футболкам подолгу стоял у шкафа выбирая, что одеть. Я никого не подпускал к ней даже близко, я молча и с бешенством смотрел за липкими взглядами ей вслед. А она наслаждалась моей ревностью и своей властью надо мной. Она смеялась небольшими, прохладными белыми зубами, целовала меня гибко, не стесняясь ни людей ни мест - всем давай понять, с кем она пришла… Меня это заводило и я подолгу любил ее, вернувшись домой, прижимая к себе раскрепощенное тело ее. И потом подолгу не мог оторваться нее разгоряченной, молча и тихо слушая ее сбитое дыхание. Ей нравилось гладить меня по спине, медленно, до щекотки водя узкой ладонью сверху вниз, и я покорно лежал и терпел, хихикая. Я не мог поверить - что все это моя реальность, моя жизнь - что вот она рядом. Тут. Со мной.

Двое погибли сразу. Они были семьей, муж и жена. Смешливые оба, как брат с сестрой, уже много лет женатые, они непрерывно стебали едко и с сарказмом друг над другом и первые же смеялись. Они бешено ссорились прямо при нас, заставляя нас по одному уходить из комнаты, пряча глаза и грубо занимались сексом в туалетах ресторанов - просто потому что хотели друг друга. Они, они, они…. Это она забирала меня, разбитого горем из засранного города центральной полосы. У них я жил, пока ремонтировали квартиру и становился объектом их бесконечных шуток. Я помнил их лица. Я отпечатал их в себе, как следы на засохшей глине, как бюсты древних богов из Эрмитажа. Я бы мог говорить с ними закрыв глаза - и потом подолгу говорил. Я помнил, очень ярко, как они пытались познакомить меня с разными своими подругами, чтобы наладить мою личную жизнь. Как я спал с некоторыми из них и потом выслушивал от них проклятия и обиженное сопение. Я помнил, помнил, помнил все до последнего, до послежней щербинки на ее зубах. Как он бегал вокруг нее отобрав гамбургер на Васильевском острове, а я яростно гудел чтоб они сели в машину. Я помнил. Гигантский камень ударил его в спину, сломав ребра и позвоночник и он слетел с тропы, а она, пытаясь задержать падение схватила его - и не успев даже крикнуть полетела за ним, кувыркаясь, смешиваясь в одно целое, мертвое, страшное. Так они погибли. Так мне рассказали. Уже потом, спустя много дней, когда смогли вытащить из пропасти то, что осталось. Именно так - то, что от них осталось. Остальные трое пропали без вести. никто не знает замерзли они на горе, сорвались, заблудились и погибли. Никто. Я верю до сих пор, что смерть их не была мучительна. Что они заснули, укутанные снегом, и их обволокло негой забытия. Я знаю каково это - я так засыпал - но меня нашли. А их нет. Гробов 5. А тело, фактически, одно. Смешанное из двух. Но именно я заказал пять гробов. Чтобы вколотили гвозди. Чтобы я знал - они ушли и дверь за ними закрылась навсегда. Чтобы мне было куда прийти. Чтобы, чтобы, чтобы. Чтобы помнили.

…он показывает нам фотографию. Я не смотрю, но краем глаза вижу на экране телефона голую, с глазами на выкате, красивую, совершенно порнушную девку. Она стоит наклонившись вперед и прикусив верхнюю губу, и держит себя за грудь, едва прикрывая соски. Полоска волос между ног, блядские глаза, покатые бедра - именно таких я вижу в порно роликах. Он забирает телефон и любовно поглаживает экран - бьюсь об заклад у него уже встал, и меня это пугает. Такому вот «альфа - самцу» главное не давать повода вцепиться своими сексуальными историями. Я прижимаю к губам и щеке стакан с ледяной водой. Очень жарко и душно. Сквозь призму стекла мир кажется расплывчатым., странным - нечетким. Почему-то посреди этого королевства кривых зеркал я представляю одну женщину. Встреченную мною на другом конце мира. С трудом я понимал, зачем ему все это. Зачем он все это рассказывает. Зачем?

«Кошке и Котенку» я написал на открытке. Я долго собирался на свадьбу, тщательно проверял манжеты и запонки. Выглаженная с вечера белоснежная сорочка, черный, шитый по мне костюм и узкий галстук висели на специальных плечиках. Я не спал всю ночь., нервничал, принял снотворное и забылся на несколько часов и все это время мне снились они оба. Он в горах рядом со мной, косолапый, ворчливый. И она…. Она снилась мне всегда одинаково почему-то. В постели, уткнувшая меня себе в шею, и во сне все силился оторваться от нее, посмотреть в ее огромные глаза - но она крепко держала меня за затылок, нежно… Очнувшись утром, я чувствовал себя разбитым и не собранным. Я уже знал, что не поеду в ресторан, на банкет., не поеду на церемонию, я знал что перехвачу их обоих до всего, у этого странного «Зала Торжеств», что я обниму ее и его, что я не буду создавать им трудности. Я все это знал, проиграв это в своей голове тысячу раз. Я представлял это по шагам, по секундам, видя в воображении ее смущение и его. Ведь она была моей. Ведь это я ее привел к нему. Ведь это я все сам разрушил и она в отчаянии искала утешение. И нашла. Нашла в его доме, в его постели, в его медвежьем благодушии и покорности ей. И вот спустя годы переживаний, его и ее слов прощения, я чертыхаясь завязываю галстук на их свадьбу. «Кошке и котенку.» - написал я на открытке. Но не подарил. Не смог. Не оценил свою любовь к каждому из них. И свою непрекращающуюся ненависть к самому себе, перемешанную в коктейль радости что они наконец-то счастливы и уверенность, в конечном счете ложную, что с сегодняшнего дня я потеряю их обоих. Они оба оказались умнее и лучше меня. Я все также люби ее, и также не мог жить без его компании и они смогли сделать так, чтоб я был рядом. Я помню как она входила в ЗАГС - стройная и тоненькая, как девочка, а он, на ее фоне огромный, бережно поддерживал ее за локоть. чуть поглаживал по спине, обернутой в белые кружева платья невесты. А я стоял позади, дрожа от странного озноба в летнем зное. В сшитом на мне пиджаке. В руках я держал конверт с открыткой. В тот вечер они звонили непрерывно, но я так не и не взял. не хватило храбрости. Я убрал открытку во внутренний карман пиджака, который больше никогда не одел.

Кладбище пусто в ночи. Я перелез через забор, прислушался, включил налобный фонарь и пошел по явной тропинке. Я был тут сегодня с утра, стоял в ожидании, пока закончится служба, но пробиться к могиле так и не смог. До поздней ночи паломничество друзей и врагов не кончалось - и я ждал, пока охрана не выгнала всех. Поспав пару часов в машине я одел фонарь и, не снимая черного пальто, пробрался внутрь. Легко ориентируясь, я иду, и в голове моей уже не первый день ничего нет. Мозг видимо понял, что мир в опасности и просто отключил меня от воспоминаний и способности мыслить. Я продолжал есть, пить, говорить - но делал это как машина. Не понимая. Я перестал спать совсем, часами сидя у окна.

Могила свежая. Сегодняшняя. Вот и гроб видно под землей. Плохо присыпали. Я достаю из пальто конверт с открыткой: «Кошке и котенку» там написано. Вытаскиваю открытку и засунув руку глубоко в землю, пока рука не уперлась в дерево - опускаю кусок плотного картона на крышку гроба. Я не чувствую ни страха,ни боли. Я встаю, несколько минут стою пугалом и, аккуратно отряхивая рукава кашемира, иду обратно